– Видели, – сказал мальчик, но Олив пихнула его локтем.

– Сегодня – не видели, – сказала она.

Дидиш открыл было рот, но Олив опередила его:

– Он уехал вчера, чтобы сесть на автобус.

– Не городи ерунду, – сказал инспектор. – С вами только что был человек. У него машина.

– А, это молочник, – сказала Олив.

– Хочешь сесть в тюрьму за вранье? – спросил инспектор.

– Я не хочу с вами разговаривать, – сказала Олив. – И ничего я не вру.

– А ну говори, кто это был, – повернулся инспектор к Дидишу. – Если скажешь, подарю тебе мой велосипед.

Дидиш посмотрел на Олив, потом на велосипед. Олив выглядела недовольной, но велосипед так заманчиво блестел.

– Это был… – начал Дидиш.

– Это был один из инженеров, – выпалила Олив. – Тот, у которого собачье имя.

– Вот как? – сказал инспектор. – У которого собачье имя, правда? – С грозным видом он подступил к Олив. – Я только что видел его в гостинице, маленькая дрянь.

– А вот и нет! Это был он! – заупрямилась Олив.

Инспектор поднял руку, будто собирался ее ударить, и девочка инстинктивно заслонилась локтем. От этого жеста выступили вперед ее маленькие круглые грудки, а у инспектора было хорошее зрение.

– Ну что ж, я знаю другой способ, – сказал он.

– Вы мне надоели, – сказала Олив. – Все равно это был один из инженеров.

Инспектор придвинулся ближе.

– Держи мой велосипед, – сказал он Дидишу. – Можешь покататься.

Дидиш посмотрел на Олив. Вид у нее был испуганный.

– Оставьте ее в покое. Не трогайте ее, – сказал мальчик, оттолкнув велосипед, который инспектор успел сунуть ему в руки. – Я не хочу, чтобы вы дотрагивались до нее. Все лезут потрогать ее и поцеловать. Мне это уже осточертело. Это моя подружка, а не ваша, в конце концов, и если вы начнете к ней приставать, я сломаю ваш велосипед.

– Ишь ты, – сказал инспектор. – Ты тоже захотел в тюрьму?

– Ну был у нас тут профессор, – решился Дидиш. – Теперь я вам все сказал. Оставьте Олив в покое.

– Я оставлю ее в покое, если сочту это нужным, – сказал инспектор. – Она заслужила того, чтобы сесть за решетку.

И он схватил Олив за плечи.

Дидиш размахнулся и изо всех сил пнул колесо в то место, откуда расходятся спицы. Лязгнуло железо.

– Пустите ее, – повторил мальчик, – или я вам тоже пинков надаю.

Инспектор выпустил Олив и стал от гнева весь красный. Он сунул руку в карман и вытащил оттуда здоровенный эгализатор.

– Если ты не перестанешь, я выстрелю, – предупредил он.

– А мне плевать, – сказал мальчик.

Олив бросилась между инспектором и Дидишем.

– Если вы застрелите его, – закричала она, – я подниму такой визг, что вы умрете. Оставьте нас в покое, мерзкий старый шпик! Убирайтесь вон с вашей идиотской фуражкой! Вы гадкий, гнусный, вы не посмеете меня тронуть. Попробуйте только суньтесь, я искусаю вас.

– Тогда вот что я сделаю, – сказал инспектор, – я застрелю вас обоих, а потом буду трогать тебя сколько захочу.

– Ах вы, поганый старый фараон! – вскричала Олив. – Это так-то вы выполняете свой долг! Вашей жене и дочери нечем гордиться. Только и умеете вы, полицейские, что в людей стрелять. Все, на что вы способны, – это старушек и детей через улицу переводить. Или раздавленную собачку с мостовой подобрать. Но со всеми вашими эгализаторами и фуражками вы не можете сами арестовать одного несчастного профессора Жуйживьома!

Инспектор задумался, сунул эгализатор обратно в карман и отвернулся. Постояв с минуту, он поднял велосипед. Переднее колесо уже не крутилось. Оно было все искорежено. Инспектор ухватился за руль и оглядел песок под ногами. На нем явственно отпечатались следы профессорской машины. Инспектор покачал головой и посмотрел на детей. Вид у него был смущенный. Мгновение спустя он уже шел в том направлении, где исчез профессор.

Олив и Дидиш остались на прежнем месте. Оба были сильно напуганы. Они провожали глазами инспектора. Он удалялся от них, взбираясь на холмы, спускаясь в низины и таща за собой ненужный велосипед; он все уменьшался. Шел инспектор ровным шагом, не сбавляя скорости, никуда не сворачивая с двойной колеи, проложенной профессором; потом глубоко вздохнул и вошел в черную зону. Красное стеклышко на крыле велосипеда мелькнуло напоследок и потухло, точно глаз, припечатанный ударом кулака.

Олив сорвалась с места и бросилась к отелю, Дидиш побежал следом. Он звал ее, но она плакала и не обращала внимания. Коричневая корзина с копошащимися в ней люмитками осталась стоять на песке. Олив часто спотыкалась, потому что глаза ее не видели и думали о другом.

XIII

Аббат Петижан и Анжель ждали под крышей атанагоровской палатки. Археолог оставил их ненадолго, а сам отправился на поиски бронзовой девушки.

Первым спокойствие нарушил Петижан.

– Вы все еще пребываете в своем дурацком умонастроении? – спросил он. – В сексуальном смысле, я хочу сказать.

– О, вы бесконечно правы, что жаждете дать мне хорошего пинка, – сказал Анжель. – То, чего я хотел, – отвратно. Но я в самом деле хотел этого, потому что моей физической оболочке теперь нужна женщина.

– В добрый час! – сказал аббат. – Вот это я понимаю. Нет ничего проще: займитесь малышкой, которая сейчас придет.

– Да-да, займусь, – сказал Анжель. – Просто в моей жизни был момент, когда я этого не мог. Я непременно хотел любить женщину, с которой в первый раз лягу в постель.

– И вам это удалось?

– Удалось, – сказал Анжель, – только я не вполне уверен, потому что у меня дважды создавалось одно и то же впечатление с тех пор, как я люблю Рошель.

– Какое впечатление? – спросил Петижан.

– Впечатление, что я знаю, – сказал Анжель, – что я уверен. Что я уверен в том, что надо делать. Что я знаю, зачем живу.

– И зачем же вы живете? – спросил Петижан.

– Я не в состоянии это объяснить. Это очень трудно выразить, если не привык выражаться словами.

– Вернемся к началу, – предложил Петижан. – Вы меня вконец запутали, и я, признаться, потерял нить. Это совсем мне не свойственно. Или, может, я не Петижан? Итак?..

– Дело в том, – начал Анжель, – что я любил одну женщину. Для нас обоих это было впервые. Тогда у меня все получилось, я вам уже говорил. Теперь я люблю Рошель. Не так давно. А она… Она ко мне бесчувственна…

– Не употребляйте столь тоскливых оборотов, – сказал Петижан. – Вы не можете этого знать.

– Но она спит с Анной. Он ее изнашивает. Он ее корежит. Он ее разрушает. Он это делает с ее согласия и вовсе не преднамеренно. Только что это меняет?

– Это многое меняет, – сказал Петижан. – Ведь вы не злитесь из-за